Начнем с того, с чего обычно не начинают, о чем часто просто не пишут или упоминают лишь вскользь — с численных величин.

Выдающийся немецкий историк Ганс Дельбрюк справедливо отметил: «Военноисторические исследования... лучше всего начать с подсчета численности войск. Числа играют решающую роль не только для вычисления соотношения сил... но и безотносительно сами по себе. Передвижения, легко совершаемые отрядом в 1000 человек, являются уже весьма затруднительными для 10 000 человек, чудом искусства для 50 000 и невозможными для 100 000». То же самое можно сказать и о политических вопросах. Без знания того, каким удельным весом обладало на международной арене то или иное государство, просто немыслимо исследовать его политику, а это, увы, сплошь и рядом встречается.

Итак, поговорим о числах... На рубеже XVIII—XIX вв. Европа выглядела совсем иначе, чем теперь... Эта фраза кажется банальностью, но она не столь наивна, как может показаться. Речь идет не об отсутствии автомобилей, самолетов, современных средств связи и т.п. в то время. Это вполне очевидно. Речь идет об ином соотношении сил европейских государств, об ином весе самой Европы во всем мире. Нелишне заметить, что и менталитет людей, их понятия о добре и зле, войне и мире, свободе и справедливости также были иными.

15 ноября 1796 г. неподалеку от Вероны, вокруг итальянской деревушки Арколе кипел отчаянный бой. Измотанная в бесконечных сражениях маленькая армия Бонапарта сошлась в смертельной схватке с новой австрийской армией под командованием генерала Альвинци. Эту армию австрийское командование смогло снять с Германского театра военных действий, где Моро и Журдан терпели неудачи. Теперь 50 тыс. австрийцев вступили на равнину Ломбардии, чтобы разгромить Бонапарта, освободить запертую в крепости Мантуе другую австрийскую армию генерала Вурмзера и совместным усилием выкинуть французов из Италии.

Накануне, 12 ноября Бонапарт с горстью своих войск не смог сбить многочисленные войска противника с позиций у Кальдиеро. Ему пришлось отступить. Многим казалось, что война для французов проиграна. Однако молодой генерал так не считал. Он заставил своих солдат сделать новое усилие. 15 ноября 1796 г. засветло французы выступили из Вероны в западном, противоположном от неприятеля, направлении. Всем казалось, что это начало отступления, что в скором времени армия бесславно вернется домой. Но внезапно направление движения изменилось. По приказу главнокомандующего колонны войск повернули налево в юго-восточном направлении и, обойдя австрийцев с фланга, форсировали реку Адидже и двинулись вперед на врага. Теперь даже простые солдаты поняли — главнокомандующий решил дать бой неприятелю на таком поле, где исход боя решит не численность, а отвага.

В эти дни, когда российская политика совершала крутой разворот, на другом от Петербурга конце Европы произошли события, которым в не меньшей степени было суждено изменить судьбы мира. Узнав о глубочайшем кризисе, охватившем страну, о сплошных неудачах на фронтах, о том, что Франции угрожает вторжение иноземных войск, Бонапарт принял смелое решение. В ночь на 23 августа 1799 г. он с небольшим отрядом войск и несколькими преданными офицерами отплыл из Египта.

Два фрегата, на которых располагался маленький отряд, совершили поистине беспримерное плавание, чудом проскочив между вражеских эскадр. 9 октября Бонапарт ступил на землю Франции, а 16 октября он уже был в Париже. Хотя к этому времени ситуация на фронтах значительно улучшилась и непосредственная опасность, по крайней мере временно, миновала, прогнивший режим Директории уже окончательно обанкротился. Народ устал от анархии и нестабильности, царства спекулянтов и жуликов, разгула бандитизма и коррупции. Поэтому возвращение молодого полководца было воспринято однозначно: спаситель пришел. «Генерал, отправляйтесь же разбить врагов, — воскликнул один из ораторов, приветствовавший Бонапарта на пути следования через Прованс, — а потом мы сделаем Вас королем».

Лион был весь иллюминирован в честь приезда молодого героя, люди пели и танцевали на улицах под крики: «Да здравствует Бонапарт, который приехал, чтобы спасти Отечество!»

Молодой 24-летний царь, пришедший к власти в результате кровавого переворота, являл полную противоположность своему отцу: Павел I был некрасив — юный император, по всеобщему мнению, был красавцем; у Павла была угловатая, неловкая походка — движения его сына были грациозными и изысканными; Павел был несдержан, кричал на людей по поводу и без повода — Александр со всеми говорил любезно и всем улыбался. Однако различия на этом не кончались. Павел был человеком прямым, честным, благородным. Он говорил то, что думал, делал, что говорил. Александр I говорил одно, думал другое, а делал третье. Все, кто приближался к нему, единодушно отмечают лукавство, неискренность, фальшь и лицемерие этого человека. Причина подобного характера достаточно очевидна — с детства будущему царю приходилось лавировать, изворачиваться, «выживать» в непростой обстановке. При дворе его бабки Екатерины ненавидели отца, и Александр вынужден был соглашаться и улыбаться. При маленьком Гатчинском дворе не переносили все, что делала Екатерина, и Александр также был вынужден соглашаться. Барон М.А. Корф вспоминал по этому поводу: «То в Царском Селе и Петербурге — в шитом кафтане, в шелковых чулках и в башмаках с бантами, нередкий свидетель распашных бесед Екатерины с Зубовым, сидевшим возле нее в халате, то в Гатчине и Павловске — в солдатском мундире, в ботфортах, в жестких перчатках, с ружьем, со строгой военной выправкой... юноша рано и скоро выучился являться с равным приличием и ловкостью в обеих масках». Очень рано он познал ложь, обман и грязную закулисную изнанку политической жизни.

Вечером 31 декабря 1802 г. весь Париж был залит огнями. Никогда еще столица Франции так весело не праздновала новый год, как в этот раз. Вообще-то по официальному календарю новый год нужно было бы встречать 1 вандемьера XII года (24 сентября 1803 г.). Но с возвращением религиозных праздников республиканский календарь постепенно превращался лишь в способ датировать официальные документы. Страна искренне радовалась спокойствию и процветанию, пришедшему после более чем десятилетия войн и потрясений. «Кондитерские и продуктовые лавки, магазины предметов роскоши словно нарядились во все новое. Перед их витринами столпились зеваки... А во всех домах только и думали что о подарках, которые нужно подарить или которые получили, о детях, которых нужно угостить, о семейном ужине, который нужно приготовить. В ночь с 31 на 1 все улицы были заполнены шумной и веселой толпой; вечер первого января был посвящен, прежде всего, праздникам с домашними...» — записал в своем дневнике известный немецкий музыкант Иоганн Фридрих Рейхардт, посетивший Париж зимой 1802/03 г. Он же добавляет: «Можете не сомневаться, что все кондитеры ухватились за портрет Бонапарта. Они сделали его из всего чего только можно, всех мыслимых размеров и украсили его самыми затейливыми рамками. Сходство большей частью было удачным».

Залп ружей во рву Венсеннского замка отозвался гулким эхом при монархических дворах Европы. Но вот что удивительно: чем ближе тот или иной двор был к Франции, тем более слабыми были отзвуки события, произошедшего в ночь на 21 марта. Баденский электор, которого наиболее, казалось бы, затрагивала история с герцогом Энгиенским, в осторожной форме выказал свое недовольство по поводу нарушения границ его владений, однако в его послании было больше чувств солидарности и поддержки Бонапарту. Что касается герцога Вюртембергского, он просто-напросто поздравил Бонапарта со счастливым избавлением от опасного заговора. Из Баварии выслали несколько эмигрантов. В Берлине и Вене возмущались, но умеренно, по крайней мере, никаких официальных заявлений на этот счет сделано не было. Зато в Петербурге выстрелы, сделанные за тысячи километров, произвели настоящий взрыв.

«Его Императорское Величество, возмущенный столь явным нарушением всяких обязательств, которые могут быть предписаны справедливостью и международным правом, не может сохранять долее отношения с правительством, которое не признает ни узды, ни каких бы то ни было обязанностей и которое запятнано таким ужасным убийством, что на него можно смотреть лишь как на вертеп разбойников», — заявил князь Чарторыйский, открывая Государственный совет, собравшийся в Зимнем дворце в семь часов вечера 5 (17) апреля 1804 г.

В то время когда император и его солдаты, всматриваясь в горизонт, надеялись увидеть паруса французских эскадр, по дорогам Европы уже шагали на запад десятки тысяч солдат. На совещании в Вене, где принимали участие высшее командование австрийской армии и посланник русского царя генерал-адъютант Винцингероде, был принят план войны с Францией. Для борьбы с Наполеоном предполагалось выставить гигантские силы. Как уже упоминалось, конвенция между Австрией и Россией определяла силы этих держав, предназначенные для похода: 250 тыс. австрийцев и 180 тыс. русских. Одновременно план предполагал участие в войне на стороне коалиции 100 тыс. пруссаков, 16 тыс. шведов, 16 тыс. датчан, 35 тыс. войск различных немецких контингентов, 20 тыс. неаполитанцев и 5 тыс. англичан. Всего 622 тыс. человек. Впрочем, эти силы существовали в значительной степени гипотетически, так как ни пруссаки, ни мелкие германские государства, ни датчане к коалиции еще не присоединились. Поэтому в июльском плане речь шла о войсках, которые реально существовали на этот момент.

50-тысячная русская армия, командование которой позже будет вручено генералу Кутузову, должна была собраться на юго-западной границе России у городка Радзивиллов и двинуться в Австрию для соединения с войсками этой державы.

Несмотря на ненастную погоду, Великая Армия почти на всем фронте своего развертывания вышла 7 октября к Дунаю. 4-й корпус Сульта и драгуны генерала Вальтера, как и было предписано диспозицией, вступили в Донауверт. Здесь был большой мост через реку. Накануне отступающие австрийские пехотинцы полка Коллоредо сожгли его, и поэтому французам необходимо было как можно быстрее восстановить переправу. Император лично прибыл на место событий...

Около часа дня пошел холодный дождь. Проклиная все на свете, генералы и офицеры свиты императора кутались в мокрые плащи. Наполеон, не обращая внимания на непогоду, молча наблюдал за работой саперов, лишь изредка отсылая адъютантов с приказами.

За несколько часов до этого один батальон 24-го легкого полка с двумя эскадронами конных егерей нашел в двух лье* выше по течению у Мюнстера небольшой мост и, перейдя по нему Дунай, подошел к остаткам донаувертской переправы с южного берега. За этим отрядом последовали драгуны 2-й дивизии генерала Вальтера, прибывшие сюда же к десяти часам утра. Австрийцев напротив Донауверта уже не было: узнав о приближении крупных сил французской армии, они поспешно ретировались.

В то время когда пушки грохотали под стенами Ульма, на границе России с Пруссией никто не стрелял. Однако события, которые здесь происходили, были столь важны, что можно задать вопрос: где больше решалась участь Европы: в Баварии или на берегах польской речушки Пилицы. Интересно, что в большинстве исторических трудов, в отличие от знаменитой Ульмской операции, события, которые здесь произошли, практически совершенно обойдены вниманием. И тем не менее их значение трудно переоценить.

Как уже отмечалось, в конце лета 1805 г. русские войска пришли в движение. Подольская армия Кутузова первой перешла границу Австрии и двинулась в западном направлении. Главнокомандующий нагнал ее 21 сентября на марше неподалеку от местечка Кальвария.

Гвардия начала готовиться к выступлению из Петербурга уже в конце июля. 10 (22) августа на Измайловском плацу император провел смотр гвардейским полкам, и прямо со смотра гвардия двинулась в поход. А 9 (21) сентября вслед за гвардейскими полками Петербург покинул Александр I. Его сопровождали обер-гофмаршал граф Толстой, генерал-адъютанты граф Ливен и князь Волконский, управлявший министерством иностранных дел князь Чарторыйский и тайные советники граф Строганов и Новосильцев. Через несколько дней в местечке Усвят царь нагнал гвардию и мог констатировать, что распоряжения о марше гвардейских полков строго соблюдались. Шефам полков было предписано «не позволять людям рассыпаться по дороге, но идти в шеренгах и рядах, в самом большом порядке, стараясь держать сколько можно одну ногу, сохранять должное расстояние между взводов, полувзводов или отделений, во всегдашней готовности зайти во фронт; офицерам быть непременно при своих местах, а если получат позволение от начальника ехать верхом, то и в таком случае из взводов не выезжать».

Пока Наполеон находился в Линце и вел дипломатические переговоры, ситуация на «шахматной доске» так запуталась, что одно за другим последовали события, поистине невероятные и удивительные, достойные авантюрного романа.

Седьмого ноября авангарды Мюрата приближались к Санкт-Пельтенскому плато. Расстояние между этими войсками и главным штабом императора в Линце достигло почти 100 км. С учетом того, что погода оставалась из ряда вон плохой и дороги представляли собой грязное месиво, нормальная связь между главнокомандующим и его ближайшим подчиненным нарушилась. Требовалось белее двух суток для того, чтобы адъютанты могли совершить поездку туда и обратно, передать рапорт и получить инструкции. А ситуация менялась буквально каждый час. В результате отважный командир французской конницы оказался пре доставлен сам себе, и ему отныне нужно было самому принимать важнейшие стратегические решения. О том, что из этого получилось, будет рассказано в этой главе.

Могут ли шесть тысяч человек сражаться против тридцати тысяч? В определенных условиях, конечно. Да, если шесть тысяч вооружены пулеметами, а тридцать тысяч палками. Да, если шесть тысяч человек занимают неприступные укрепления, а более многочисленная армия штурмует их в лоб без соответствующей подготовки. Да, если шесть тысяч напали внезапно, например среди ночи, на расположение неприятеля. Да, если существует гигантская разница в моральном состоянии войск, например, когда тридцать тысяч — это остатки бегущей армии, а шесть тысяч — это авангард победоносного войска...

Но вопрос другой: возможно ли противостоять в открытом поле пятикратно превосходящему противнику, если вооружение примерно одинаково, если тактическая подготовка практически одна и та же, если моральный дух обоих сторон одинаково высок и если отсутствует полная внезапность?

Как ни странно, некоторые французские и русские историки считают, что подобное возможно. Во французской литературе не раз встречается описание того, как маршал Мортье разгромил под Дюренштейном с 6 тыс. солдат 35 тыс. русских. Один современный французский историк утверждал даже, что русские потеряли в битве под Кремсом — Дюренштейном 12 тыс. человек!! Чтобы это было возможно, солдаты Мортье должны были перебить всех до одного русских солдат, участвовавших в этом сражении, так как реально Кутузов ввел в бой не более 11—12 тыс. человек.

В то время как пушки грохотали в долине Дуная, союзники привели в движение массы войск, разбросанных на огромном фронте от берегов Балтики до теплых волн Адриатики. Боевые действия на севере и юге Европы, в Тирольских горах и на побережье Венецианской лагуны происходили совсем по иному сценарию, чем война в сердце Австрии. Где-то армии сталкивались в упорнейших битвах, и кровь лилась рекой. А где-то боевые действия походили то ли на маневры, то ли на народные гуляния. Как бы там ни было, картина войны 1805 г. без разбора этих операций будет неполной и однобокой. Только с учетом того, что происходило на всех театрах военных действий, можно составить правильное представление как об общем ходе войны, так и об ее политических аспектах.

Несмотря на огромные силы сражающихся армий на всем пространстве Европейского континента, исход борьбы решился все же на равнинах Моравии. 22 ноября 1805 г. русская императорская гвардия вступила в Ольмюц и соединилась с армиями Буксгевдена и Кутузова. В 3 часа дня был проведен гигантский смотр всех союзных войск на широкой равнине неподалеку от стен города. На правом фланге длинных линий пехоты и конницы стояли русские гвардейцы и войска Буксгевдена, в центре — полки Кутузова, а на левом крыле — австрийские части. Вышло яркое солнце, и появление русского и австрийского императоров в окружении многочисленной свиты было встречено войсками громовым «Ура!». Настроение армии было бодрое. Всех охватило чувство предвкушения победы.

Действительно, стратегическая ситуация отныне в корне изменилась. Только союзная армия, собранная под стенами Ольмюца, насчитывала в своих рядах около 86 тыс. человек. При этом на помощь шли новые и новые полки. Буквально через две недели к союзникам могла подойти армия Беннигсена (18 тыс. человек), а еще ближе, всего лишь в нескольких переходах от главных сил находился корпус Эссена в 12 тыс. человек. В 120 км к западу располагался корпус эрцгерцога Фердинанда (около 15 тыс. человек), а меньше чем в 100 км к югу — остатки австрийского корпуса Мерфельда (4,5 тыс. человек). Только объединение этих сил могло дать в руки союзного командования массу более чем в 135 тыс. человек.

Несмотря на плотный туман, который окутывал долины, к 6 часам утра французские солдаты и офицеры заняли исходные позиции и застыли в сомкнутых рядах батальонов и эскадронов, готовые к бою. «Вся армия была в парадной форме, — вспоминал участник сражения, офицер из корпуса Ланна. — На ногах были белые кюлотты и черные гетры. У простых пехотинцев — черные шляпы, у гренадеров и саперов — меховые шапки с красными султанами. Можно было подумать, что армия подготовилась к торжественному смотру. Земля была твердой, потому что ночью подморозило».

К этому времени французские войска располагались следующим образом: на левом крыле поперек Брюннского шоссе стояла дивизия Сюше (подробное расписание войск и их численность см. в приложении). Ее батальоны были построены в колонны на дистанцию развертывания. В 200 метрах позади нее в таком же порядке располагалась дивизия Кафарелли. 17-й легкий полк (выделенный из дивизии Сюше), занимал Сантон. Вся эта пехота находилась в подчинении маршала Ланна. Кавалерийские бригады Трейяра и Мильо стояли на крайнем левом фланге у деревни Бозениц. Позади пехоты Ланна перед холмом Зуран располагалась гренадерская дивизия Удино. Позади холма стояла императорская гвардия. Еще дальше, рядом с дорогой, стояли обе дивизии Бернадотта. Кавалерия под общим командованием Мюрата (дивизии Нансути, д'Опуля, Вальтера, Буайе и Келлермана) располагалась между правым флангом корпуса Ланна и деревней Гиршковиц. Дивизии Сент-Илера и Вандамма из корпуса Сульта расположились прямо перед выходами из деревень Пунтовиц и Гиршковиц. Третья дивизия корпуса Сульта — дивизия Леграна была разбросана на широком фронте: в деревне Кобельниц находилась бригада Левассера, а в Сокольнице и Тельнице — бригада Мерля. Позади Тельница и Сокольница находилась также кавалерийская бригада Маргарона. Дивизия Фриана и драгунская дивизия Бурсье располагались у аббатства Райгерн. В общей сложности с учетом штабов, резервной артиллерии и артиллерийских обозов, Великая Армия насчитывала в своих рядах в этот день примерно 72,5—73 тыс. человек при 140 орудиях.

История военного искусства в рамках политической истории.

«Я был уже свидетелем проигранных битв, но я не мог даже себе представить такого разгрома, — вспоминал Ланжерон. — Нужно было быть очевидцем сумятицы, царившей в нашем отступлении, или, скорее, в нашем бегстве, чтобы составить о ней понятие. Не оставалось двух человек одной и той же роты вместе, все было перепутано и перемешано, солдаты бросали ружья и не слушались больше ни офицеров, ни генералов. Последние кричали на них, но совершенно бесполезно, и бежали так же, как и те».

Действительно, это был полное поражение союзников. За исключением войск Багратиона, отступивших в относительном порядке, и части гвардии, вся остальная союзная армия представляла из себя нестройные толпы беглецов. Армия понесла огромные потери убитыми и ранеными. Но самое главное, она была сокрушена морально.

Нет сомнения, что и материальные потери были также тяжелыми. Точно их оценить очень сложно. Как уже не раз отмечалось, даже потери в небольших боях порой трудно поддаются точному учету, тем более сложно подсчитать с точностью до одного человека потери в сражении, после которого армия пришла в полный беспорядок. Михайловский-Данилевский — первый историк, который, опираясь на русские архивы, посчитал численность урона русских войск и привел следующие данные: безвозвратные потери русских составили, по его мнению, 21 тыс. человек. Так как потери австрийцев, по данным австрийских архивов, составили 5 922 человека, результирующая цифра потерь союзников при Аустерлице, писал историк, 27 тыс. человек. Со страниц его книги эта цифра перешла в большинство трудов по истории кампании 1805 г., по крайней мере, русских.

В то время когда в стане французов праздновали победу и с восторгом ожидали триумфального возвращения на родину, остатки русских войск согласно договору по этапам покидали австрийские владения. В Брюнне начались мирные переговоры между австрийскими уполномоченными князем Лихтенштейном и графом Гиулаем, с одной стороны, и министром иностранных дел Франции Талейраном — с другой. Война для всех кончалась. Но она не закончилась для императора Александра I.

Буквально через несколько часов после встречи с Савари в Холиче царь приказал графу Строганову ехать в Лондон, чтобы «узнать о намерениях английского правительства и обещать ему прежнее единодействие России... Генерал-адъютанту князю Долгорукову отправиться в Берлин... и обещать, если Пруссия решится воевать с Наполеоном... поддерживать ее всеми силами России, предоставляя на первый случай в распоряжение прусского короля корпуса Беннигсена и графа Толстого».

Нет, Александр не был наивным молодым человеком, которого подтолкнули к войне «недобрые» советники. Теперь, после Аустерлица, его ненависть к Наполеону стала только еще более лютой и непримиримой. Аустерлицкий позор не станет, как на то надеялся французский император, уроком для самоуверенного юноши. Он лишь укрепил Александра в его намерении свергнуть Наполеона любой ценой, не останавливаясь ни перед какими потерями. Еще не остыли жерла французских и русских пушек, а Александр уже готовил новую войну.

Те, кто хорошо знаком с тактическими приемами начала XIX века, вполне могут пропустить это приложение. Однако для тех, кто сталкивается с подобной проблемой впервые, понять эту книгу просто невозможно без чтения небольшого экскурса в область тактических приемов Наполеоновской эпохи.

Императив вооружения

Как и во все времена, в начале XIX века приемы боя зависели прежде всего от нескольких составляющих, и прежде всего от вооружения и моральных характеристик армии. С начала XVIII века главным и почти единственным оружием пехоты стало длинное кремневое ружье со штыком. Длина ружья (без штыка) обычно превышала 1,5 метра, а длина клинка штыка равнялась 40 см и более. Ружье заряжалось патронами, которые представляли из себя бумажные трубки с отмеренным зарядом пороха и свинцовой пулей. Солдат скусывал бумажный патрон со стороны, противоположной пуле, высыпал немного пороха на полку кремневого замка, а основная часть заряда высыпалась в канал ствола, куда шомполом забивалась и пуля с бумагой, игравшей роль пыжа. Для производства выстрела нажимали на спусковой крючок, приводивший в действие механизм замка. Курок с кремнем ударял по огниву — изогнутой металлической пластинке, от этого удара высекались искры и одновременно открывалась полка с порохом, так как нижняя часть огнива служила крышкой для последней. Воспламенение пороха на полке через затравочное отверстие передавалось заряду в канале ствола — происходил выстрел.

Левый фланг неприятеля опирается на возвышенности, покрытые лесами, а правый тянется к прудам Кобельница, Сокольница и Тельница; при нашем настоящем положении мы сильно охватываем этот фланг нашим левым крылом; вследствие этого нам выгодно атаковать правое крыло французов и, когда мы займем местечки Тельниц, Сокольниц и Кобельниц, мы совершенно обойдем это крыло и можем продолжать атаку по равнине, находящейся между Шлапаницем и рощами Тураса, следуя вдоль дефиле Шлапаница и Беловица. в данную минуту прикрывающих фронт неприятеля.

Следовательно, нужно, чтобы большая часть наших сил как можно ранее (на рассвете) начала атаку правого фланга противника и, наоборот, авангард князя Багратиона должен стараться удержать занимаемую им позицию, а кавалерия князя Иоанна Лихтенштейна должна выбрать удобное место между Кругом и Шлапаницем и по обеим сторонам большой дороги.

Великая армия под командованием лично императора Наполеона I,

Маршал Мюрат - заместитель главнокомандующего и маршал Бертье - начальник Главного штаба

Дом Императора

Дивизионный генерал Дюрок, гофмаршал, при нем бригадный генерал Макон, Гофмейстер, состоящий при генеральной квартире

Дивизионный генерал Коленкур, обер-шталмейстер

Адъютанты Императора: дивизионные генералы Жюно, Кафарелли (выделен для командвоания 1-й дивизией 3-го корпуса), Савари, бригадные генералы Бертран, Лемаруа, Мутон, Рапп, полковник Лебрен, бригадный генерал Гарданн, гувернер пажей, и Тиар, исполняющий обязанности адъютанта в ходе кампании 1805 года.

Русский император Александр I (фактический главнокомандующий)

Генерал-адъютанты императора: генерал-лейтенант князь Долгорукий, генерал-майоры граф Ливен, барон Винцингероде, князь Гагарин

Генерал-инспектор артиллерии — генерал-лейтенант Аракчеев

Император Священной Римской империи германской нации Франц II (находился при штабе)

При особе императора — фельдмаршал-лейтенант Шварценберг. Адъютант императора — фельдмаршал-лейтенант Ламберт

Эскорт квартиры императора — 2 эскадрона кирасирского Кайзера (№ 1) полка

Командующий союзной армией (формальный), собранной в районе Ольмюца — генерал-от- инфантерии Кутузов

Французская армия в течение 10 лет с 1792 по 1802 г. вела непрерывные войны с коалициями европейских государств. За время войны армия Франции была коренным образом преобразована, получила богатейший боевой опыт и вырастила новые командные кадры.

Термин «Французская армия» обозначал сухопутные войска императорской Франции, которые включали императорскую гвардию и армейские части.

Императорская гвардия представляла отборную часть армии, подчиненную лично императору Наполеону.

Гвардия включала корпус (административное объединение) пеших гренадер, корпус пеших егерей, кавалерию, а также артиллерию, инженерные части и моряков. В 1805 г. вся гвардия имела одинаковую систему оплаты и не делилась на градации. Императорская гвардия комплектовалась персонально отобранными солдатами и офицерами армейских частей, имевшими определенную выслугу, боевой опыт и высокие моральные качества. Гвардия, как правило, размещалась в Париже и его окрестностях в постоянных казармах.

Русская армия к 1805 г. включала в свой состав лейб-гвардию и армейские части. Армия имела пехоту, кавалерию, артиллерию и инженерные части.

Русская гвардия была создана в 1700 г. Первыми полками русской гвардии были лейб- гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семеновский полки.

В 1805 г. русская гвардия включала все рода войск — пехоту, регулярную кавалерию, казаков и артиллерию.

В составе гвардии были 3 полка пехоты — лейб-гвардии Преображенский полк, имевший 4 батальона, лейб-гвардии Семеновский и лейб-гвардии Измайловский — по 3 батальона каждый и, сверх того, лейб-гвардии Егерский батальон. Всего гвардейская пехота насчитывала 4 + 3x2 + 1 = 11 батальонов пехоты. В 1805 г. в поход из Санкт-Петербурга выступили по два батальона от каждого гвардейского полка и лейб-гвардии Егерский батальон — всего 2x3 + 1 = 7 батальонов гвардейской пехоты из 11.

Австрийская армия к 1805 г. имела значительный боевой опыт войн с Францией в течение 1792—1797 гг. и в 1798—1800 гг. Армия включала в свой состав пехоту, кавалерию, артиллерию и специальные части (инженерные, понтонные и т.п.).

Гвардии как отборной части армии в австрийской армии не было. В Австрийской империи имелись только небольшие корпуса личной охраны — два отряда конной гвардии численностью не более эскадрона каждый (немецкая и венгерская гвардия), а также два отряда пешей гвардии силой до роты. Эти четыре корпуса личной охраны играли роль почетного эскорта императора при выездах и являлись дворцовой стражей, но никакой боевой силы не представляли и в боевых действиях не участвовали.

© 2023 Тетрадкин Град
Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru